Неточные совпадения
Правда, что на скотном дворе дело шло до сих пор не лучше, чем прежде, и Иван сильно противодействовал
теплому помещению коров и сливочному маслу, утверждая, что корове на холоду потребуется меньше корму и что сметанное масло спорее, и
требовал жалованья, как и в старину, и нисколько не интересовался тем, что деньги, получаемые им, были не жалованье, а выдача вперед доли барыша.
Нынче летний сезон, я и покупку летнюю сделал, потому к осени сезон и без того более
теплой материи
потребует, так придется ж бросать… тем более что все это тогда уж успеет само разрушиться, если не от усилившейся роскоши, так от внутренних неустройств.
Самгин, как всегда, слушал, курил и молчал, воздерживаясь даже от кратких реплик. По стеклам окна ползал дым папиросы, за окном, во тьме, прятались какие-то холодные огни, изредка вспыхивал новый огонек, скользил, исчезал, напоминая о кометах и о жизни уже не на окраине города, а на краю какой-то глубокой пропасти, неисчерпаемой тьмы. Самгин чувствовал себя как бы наполненным густой,
теплой и кисловатой жидкостью, она колебалась, переливалась в нем,
требуя выхода.
В этих приютах останавливались по большей части иногородные купцы, приезжавшие в Москву по делам, с своей квашеной капустой, с соленой рыбой, огурцами и прочей соленой и копченой снедью, ничего не
требуя от гостиницы, кроме самовара, и ни за что не платя, кроме как за"
тепло".
— Ты, Капендюхин, называешься — живописец, это значит, ты должен живо писать, итальянской манерой. Живопись маслом
требует единства красок
теплых, а ты вот подвел избыточно белил, и вышли у богородицы глазки холодные, зимние. Щечки написаны румяно, яблоками, а глазки — чужие к ним. Да и неверно поставлены — один заглянул в переносье, другой на висок отодвинут, и вышло личико не святочистое, а хитрое, земное. Не думаешь ты над работой, Капендюхин.
Утром в день свадьбы Передонов помылся
теплою водою, как всегда, чтобы не застудить себя, и затем
потребовал румян, объясняя...
Софья Николавна перепугалась, что так небережно поступают с ее бесценным сокровищем, а повивальная бабка испугалась, чтоб новорожденного не сглазил немец; она хотела было его отнять, но Клоус буянил; он бегал с ребенком по комнате,
потребовал корыто, губку, мыло, пеленок,
теплой воды, засучил рукава, подпоясался передником, сбросил парик и принялся мыть новорожденного, приговаривая: «А, варваренок, теперь не кричишь: тебе хорошо в тепленькой-то водице!..» Наконец, прибежал не помнивший себя от восхищения Алексей Степаныч; он отправлял нарочного с радостным известием к Степану Михайлычу, написал письмо к старикам и к сестре Аксинье Степановне, прося ее приехать как можно скорее крестить его сына.
Марфа Андревна велела показать себе недоношенного внука, взглянула на него, покачала сомнительно головой и
потребовала себе из своей большой кладовой давно не употребляющуюся кармазинную бархатную шубку на заячьем меху. Ребенка смазали
теплым лампадным маслом и всунули в нагретый рукав этой шубки, а самую шубу положили в угол
теплой лежанки, у которой стояла кровать Марфы Андревны. Здесь младенец должен был дозреть.
Тогда? Зачем
Об этом думать? что за разговор?
Иль у тебя всегда такие мысли?
Приди — открой балкон. Как небо тихо;
Недвижим
теплый воздух, ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной,
И сторожа кричат протяжно: «Ясно!..»
А далеко, на севере — в Париже —
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет и ветер дует.
А нам какое дело? слушай, Карлос,
Я
требую, чтоб улыбнулся ты…
— Ну то-то ж!
Эти же сотни тысяч откажутся от мяса, от пирога, от
теплого угла, от единственного армячишка, от последнего гроша, если того
потребует доброе дело, сознание в необходимости которого созреет в их душах.
К чему еще раз обманывать эту детски-наивную, простую душу, которая и без того ничего не хочет, ничего не
требует, кроме доброго слова да
теплой ласки!» — думалось Бейгушу, и он молчал, решившись внутренно открыть ей на прощанье всю горькую правду.
И вправду, — пожалуйте, — кажется, если человек сыт, и ему
тепло, и он может иметь добрую компанию, ну, то чего ему еще и
требовать!
Первую ночь после выезда из Москвы было довольно
тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам
потребовал, чтоб его вынесли и чтоб ему дали чаю.